Как протекал первый в России гласный судебный процесс, кто выступал в роли председателей, защитников и подсудимых? Какие обвинения выдвигались участникам «Процесса Нечаевцев», какие показания давались подсудимыми? Чем закончилось одно из самых крупных в России судебных разбирательств XIX в.?
Процесс, начавшийся 1 июля 1871 г. 11 часов 40 минут утра, продолжался с перерывами почти три месяца. Арестованных по делу было около 300 человек, на скамью подсудимых посадили 87. Дело разбиралось гласно, отчеты, как это было решено 19 июня, печатались в «Правительственном Вестнике», а затем в остальных газетах, таких, как «Московские ведомости», «Голос», «Санкт-Петербургские ведомости».
По данным судебного отчета о « Процессе нечаевцев», « присутствие на суде составляли: председатель А.О. Любимов, члены Палаты: Маркевич, Мессинг, Медведев, Шахов, Богаевский; обвинял прокурор С.-Петербургской Судебной Палаты В.А. Половцев. Секретарь Голиевич. Защитники подсудимых, присяжные поверенные: князь Урусов (Успенского и Волховского), Спасович (Кузнецова, Ткачева и Томиловой), Арсеньев (Прыжова), Соколовский (Дементьевой), Турчанинов (Николаева), Халтури (Коринфского) и Депп (Флоринского)» .
Все подсудимые были разделены на 11 групп с соответствующим количеством обвинительных актов. В первую вошли основные фигуранты «Нечаевского дела»:
«1) дворянин Петр Гаврилович Успенский, 2) купеческий сын Алексей Кириллович Кузнецов, 3) отставной коллежский секретарь Иван Гаврилов Прыжов, 4) московский мещанин Николай Николаев, 5) священнический сын Владимир Федоров Орлов, 6) дворянин Феликс Вадимов Волховский, 7) кандидат прав Петр Никитин Ткачев, 8) с.-петербургкая мещанка Елизавета Христьянова Томилова, 10) священнический сын Иван Иванов Флоринский, 11) священнический сын Михаил Петров Коринфский».
После того, как был оглашен список вошедших в первую группу подсудимых, А.О. Любимов приступил к прочтению обвинительного акта, согласно которому « Успенский, Кузнецов, Прыжов, Николаев обвиняются в заговоре с Нечаевым с целью ниспровержения Правительства и убийстве Иванова. Флоринский – в том, что принимал участие в заговоре. Орлов, Волховский, Ткачев и Коринфский – в том, то принимали участие в заговоре и совершили для ниспровержения подготовительные действия. Томилова – в помощи Нечаеву и Орлову в совершении приготовлений к государственному преступлению. Дементьева – в том, что напечатала и распространила воззвания «к обществу». (с.34-35)
В качестве вещественных доказательств виновности подсудимых председатель предъявил следующие изъятые в ходе подготовки судебного процесса документы: первое издание журнала «Народная Расправа» за 1869г., «Общие правила организации», «Общие правила сети отделений», воззвание «К обществу», написанное Ткачевым и Дементьевой, фальшивый мандат Комитета «Народной расправы» с подписью М.Бакунина, многочисленные прокламации «Организации», и, помимо всего прочего, «Катехизис революционера», с которым многие из подсудимых впервые ознакомились только в ходе судебного разбирательства.
Далее А.О. Любимов зачитал прокламацию организации «Народной Расправы», содержавшую в себе подобного рода предпосылки: «Мы имеем только один отрицательный неизменный план беспощадного разрушения…» «Да, мы не будем трогать царя, если нас к тому не вызовет преждевременно какая-либо безумная мера или факт…» «…А теперь мы безотлагательно примемся за истребление его Аракчеевых, то есть, тех извергов в блестящих мундирах, обрызганных народной кровью…». Неудивительно, что после прочтения этого труда обвинение пришло к выводу, что « члены общества не признают иного способа уничтожить мнимое или действительно препятствие к достижению своих целей, как только убийство».
Цель «Народной расправы» по обвинительному акту состояла в следующем: «…видно, что после долгих споров с Нечаевым о способах к изменению государственного устройства России, в сознании членов организации, наконец, укрепилась мысль о необходимости начать действовать именно так, как советовал Нечаев, т.е. стремиться к произведению восстания в народе».
После оглашения обвинительного акта наступил момент для дачи показаний подсудимыми. П.Г. Успенский, К. Кузнецов, Н.Н. Николаев, И.Г. Прыжов дали весьма откровенные и схожие показания, сознались в связи с Нечаевым, в участии в тайной организации и убийстве Иванова. Другие – Д.П. Волховский, И.И. Флоринский, признавали лишь то, в чем были уличены, но в основном держались уклончиво. Однако при этом все подсудимые стремились доказать суду, что каждый из них является жертвой лжи Нечаева, который использовал их в качестве инструментов для достижения своих целей. Прыжов вообще заявил, что всё это время знал Нечаева «по имени Петров или Павлов». Кузнецов же признался в том, что видел – дело идет к революции, но «верил Нечаеву и потому согласился на участие в этом деле, что не сомневался в уверениях Нечаева о громадности этого дела, о его общности и его народности, о тесной связи его с Западом, с восстанием рабочего сословия».
Кроме этого, по сообщению заведующего секретной агентурой III отделения К.Ф. Филиппеуса, «почти все подсудимые пользуются малейшим случаем, чтобы выразить свой взгляд на существующий порядок, на его ненормальность, на необходимость иного, лучшего устройства общества». С душевной болью говорили нечаевцы о бедствиях народа и своем желании помочь ему, а А.Д.Дементьева сделала развернутое выступление по «женскому вопросу», указав на бесправие женщин как на фактор, непрестанно вооружающих их против правительства. Эта речь на процессе нечаевцев вошла в историю русского освободительного движения». По мнению Володина, Карякина и Плимака, «уже тогда процесс явно не оправдывал возлагавшихся на него свыше надежд, так как он постепенно превращался в обвинение против самого самодержавного строя».
О подлинной цели тайного революционного общества никто из его членов, кроме самого организатора, так и не узнал вплоть до судебного разбирательства. Об этом можно судить по показаниям Прыжова, Кузнецова, Пирамидова: «Какая конечная цель была в виду у общества… из первого разговора с Нечаевым я знал, что его конечная цель была крайне радикальная. Я спрашивал его о подробностях. Но он не говорил, а указывал на прокламации...» (И. Прыжов); «Собственно цель кружков организации была двоякая: одни члены должны были вербовать людей, а другие…действовать на народ непосредственно. Вопрос о том, что будет после восстания, Иваном Петровичем не разъяснялся…» (А. Кузнецов); «В чем состояла цель общества? Это было не более, как мне показалось, желание собрать людей единомыслящих в виду предполагаемого народного движения…» (Н. Пирамидов).
Что касается прокламаций «Народной расправы», которые члены организации должны были распространять, то, по показаниям Кузнецова, «значение «Народной расправы» Нечаев объяснял таким образом, что «изложены в ней ужасы народа затем, чтобы те лица, которым она попадается по назначению, давали читать прокламации, чтобы этим запугать общество».
Далее необходимо рассмотреть речи основных защитников подсудимых, князя Я.И. Урусова и В.Д. Спасовича. Нужно отменить, что защита действовала вполне солидарно с подсудимыми, сочувствовала им и старалась всеми возможными способами оправдать нечаевцев, или хотя бы смягчить их приговор.
Так, Урусов, стремился доказать суду, что «Народная расправа» - это тайное общество, а не заговор», коим оно было названо в обвинительном акте, причем общество безоружное, не имеющее определенных четко поставленных целей.
Тем самым князь, видимо, желал смягчить приговор нечаевцев, так как «заговорщиков, их начальников и сообщников наказываются смертью или каторгой. В тайных же обществах главные виновные наказываются также каторгою, но второстепенные и последние деятели подвергаются гораздо менее тяжкой ответственности». Помимо этого Урусов заявил, что «нечаевщину» необходимо рассматривать «как явление, зависящее от той среды, где оно возникло, носящее характер тех условий, с которыми оно образовалось. Эта среда может быть названа русским мыслящим пролетариатом…представителей которого мы видим здесь на скамье подсудимых настоящей категории…. Все эти люди, кроме Прыжова, чрезвычайно молоды один из них не достиг той обыкновенной степени зрелости, который бы в других странах давал….право на участие в политических делах» Таким образом защитник пытался доказать, что нельзя строго судить людей не имеющего большого жизненного опыта, которые в силу своей молодости и горячности попытались влезть в политические дела.
Спасович же больше рассуждал о личности Нечаева, чем о нечаевцах. Он заявил, что
«вообще можно сказать, если Нечаев выкроен по типу одного из героев романа Гончарова «Обрыв» - Марка Волхова, то кроме того, в нем ещё много хлестаковского. Вранье явилось в Нечаеве, по всей вероятности, потому, что в плане его действий была ложь, как средство для достижения известной цели». Точка зрения Спасовича совпадает с мнением газеты «Санкт-Петербургских ведомостей», в одном из выпусков который Нечаева также сопоставили с Хлестаковым. В качестве примеров лжи Нечаева защитник приводит миф об аресте в январе 1869г., вранье Бакунину и Огареву о своих мученичествах в России, сокрытие «Катехизиса революционера» от всех членов «Народной расправы». Касательно «Катехизиса» Спасович полагал, что это «есть эмиграционное произведение, произведшее на Нечаева известное впечатление и принятое им во многих частях в руководство». Таким образом, защитник стремился оправдать подсудимых доказательством того, что они все были ловко обмануты Нечаевым и использованы им в своих корыстных целях.
Открытый суд над участниками революционного заговора, естественно, вызывал небывалый интерес. Что касается публики, которая присутствовала на судебных разбирательства по поводу процесса нечаевцев, то среди нее, по сообщению Филлипеуса, «преобладала (в громадной степени) учащаяся молодежь. Она так быстро и дружно заполняла весь зал, что порядочная часть общества, являясь в суд на заседания, находила все места уже занятыми все тою же публикою…». Публика явно сочувствовала подсудимым, так как последние были выходцами из того же, что и она, студенческого общества.
Таковыми были условия, в которых судились нечаевцы. Собственно, все «блага» для подсудимых сводились к соблюдению законности. По мнению Н.А. Троицкого, «именно это и отличало нечаевский процесс как от предыдущих, так и от последующих процессов в царской России. То же самое надо сказать о гласности».
Дело нечаевцев кончилось 27 августа 1871г.. Что касается приговора, то, приняв во внимание и доводы защиты, и объяснения подсудимых, учтя, что Нечаев вербовал заговорщиков обманным путем, суд оправдал из 78 подсудимых больше половины – 42 человека. Однако для остальных 36, а в особенности для первой группы, приговор был довольно жесткий: «Успенский – 15 лет каторги в рудниках, Кузнецов – 10 лет каторги в крепостях, Прыжов – 12 лет каторги в крепостях, и Николаев – в крепостях 7 лет и 4 месяца, затем поселить в Сибири навсегда….Флоринского – в тюрьму на 6 месяцев, затем под надзор полиции на 5 лет… Ткачева – на 1 год и 4 месяца в тюрьму, Дементьеву – на 4 месяца. Томилову, Орлова, Волховского и Коринфского освободить».
Неудивительно, что приговор вызвал огромное разочарование среди общественности, пристально наблюдавшей все 3 месяца за ходом процесса и искренне сочувствовавшей всем нечаевцам. Помимо общественности реакционные верхи также были разгневаны приговором. Впрочем, по мнению Н.А. Троицкого, «разочаровал верхи не только приговор, но и весь ход судебного разбирательства, особенно же – крах расчета на унижение подсудимых». Вопреки надеждам властей дело нечаевцев вызвало много сочувствия у публики, в большей степени среди молодежи. Правительство же, очевидно, устраивало столь крупный и громкий политический процесс с видным расчетом опорочить своих противников перед общественным мнением. Более того, царская власть рассчитывал скомпрометировать на нечаевском процессе не только обвиняемых, но и международное революционное движение, в особенности Интернационал, именем которого прикрывался Нечаев.
Гласно вскрыв коренное различие между идеалами нечаевцев и методами «нечаевщины», процесс, таким образом, по мнению Троицкого, «не утопил революционеров в Нечаевской грязи – напротив, он смыл с них эту грязь».
Ещё один плюсом процесса нечаевцев стало то, что после него, не оправдавшее своих ожиданий, правительство начало изымать политические дела из общеуголовной подсудности, а затем 7 июня 1872 г. началась судебная контрреформа в России.
Что касается самого Нечаева, то он, по словам В. Засулич, « Во время арестов успел скрыться и бежал заграницу». Так 17 декабря 1896 года Нечаев прибыл в Швейцарию. С этого времени по приказу российского императора за революционером устанавливается настоящая заграничная погоня. По мнению А.Гамбарова, «никого, даже самого опасного революционера не разыскивала так царская полиция, как разыскивала она Нечаева».
После череды неудач жандармы пошли на хитрость и подкупили польского эмигранта Адольфа Стемпковского, знавшего Нечаева, чтобы тот сдал революционера полиции.
Судя по данным отчета об аресте Нечаева, «14 августа 1872 г., агентам III-го Отделения удалось, наконец, задержать С.Г. Нечаева в Цюрихе. Адольф Стемпковский…назначил последнему свидание в тот день в ресторане…Придя в ресторан, Нечаев был тотчас же арестован…и выдан, как «уголовный преступник», России».
Суд приговорил Нечаева к каторжным работам в рудниках в течении 20 лет, после чего он был заключен в Петропавловскую крепость, где в Алексеевской равелине умер в конце 1882 г., никогда более не выбравшись на свободу. Так завершилась судьба русского революционера.
Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что «Процесс над нечаевцами» являлся наиболее громким судебным разбирательством в России второй половины XIX в, Он отличался от всех предыдущих процессов длительностью подготовки, гласностью и открытостью, количеством участников, их желанием не доказать собственную невиновность, а во время выступлений постараться обличить все пороки правительства и государственной верхушки того времени, указать на самые злободневные проблемы и несправедливости жизни, призвать народ к действиям. Этот процесс не оправдал ожиданий правительства, желавшего скомпрометировать революционное движение как в России, так и за рубежом. Нечаевцам же удалось расположить к себе общественность, осветить в своих показаниях самые злободневные проблемы, пошатнуть незыблемость самодержавия. Они вполне добились своей первоначальной цели и повлияли на народ.
Суд над участниками нечаевской организации «Народная расправа» (Петербург, 1 июля-11 сентября 1871 г.) занимает особое место среди политических процессов в царской России как первое испытание судебных уставов 1864 г.
На политическом деле. «Впервые в России политический процесс слушался перед судом присяжных и при открытых дверях»,- отметили в 1873 г. К. Маркс и Ф. Энгельс. Присяжных заседателей, правда, в данном случае не было (Маркс и Эн- тельс ошиблись). Процесс вела Петербургская судебная палата (точнее, ее особое присутствие) с сословными представителями, но при добросовестном соблюдении всех процессуальных норм и, главное, в условиях почти неограниченной гласности. «Все, что до сих пор совершалось в тайне, о чем говорилось вкривь и вкось,- заключал сразу после суда журнал «Дело»,- все это обсуждалось гласно, при полном свете фактической и нравственной стороны дела».
Между тем обвинение («заговор с целью ниспровержения правительства во всем государстве и перемены образа правления в России»), хотя и дифференцированное между разными группами подсудимых (составление заговора, участие в нем, пособничество, недонесение), придавало неча«вскому процессу большую политическую значимость. Это, в особенности, подчеркнули масштабы процесса. По числу подсудимых дело нечаевцев из всех 208 народнических процессов уступает только процессу «193-х» - вообще самому крупному политическому делу в истории царской России. За весь XIX век в России, кроме процесса «193-х», превзошел дело нечаевцев по масштабам лишь процесс декабристов.
K следствию но делу нечаевцев были привлечены 152 чел., но 65 из них (в том числе М. А. Натансона, H. Ф. Анненского, H. Ф. Даниельсона, А. А. Черкесова, Bepy Засулич) властям пришлось освободить по недостатку улик. Суду были преданы 87 обвиняемых. Когда же процесс, наконец, открылся, на скамье подсудимых оказалось 79 чел. (а не 84, как считал М. H. Гернет), поскольку один из обвиняемых (В. H. Лихутин) умер, еще один (H. Ф. Собещанский) сошел с ума, трое (В. H. Смирнов, В. А. Гольдштейн, А. Л. фон-дер- Эльсниц) скрылись и еще трое (Р. А. Бирк, А. 3. и В. 3. Болотовы), уже включенные было в обвинительный акт, незадолго до суда были освобождены ввиду бездоказательности обвинения 10°.
Царизм устраивал столь крупный и громкий политический процесс с видимым расчетом опорочить своих противников перед общественным мнением. Владея такими козырями, как юридически доказанный факт злодейского убийства И. И. Иванова, одиозный текст «Катехизиса революционера»* нечаевский (фальшивый) мандат члена Интернационала* царские власти надеялись, в первую очередь, обесславить русскую революцию. Откровеннее других выражал эту надежду М. H. Катков. «Вы, господа, снимаете шляпу перед этою русской революцией,- обращался он к обществу.- Ho вот катехизис русского революционера... Послушаем, как русский революционер сам понимает себя. Ha высоте своего сознания он объявляет себя человеком без убеждений, без правил, без чести. Он должен быть готов на всякую мерзость, подлог, обман, грабеж, убийство и предательство... жулики лучше и честнее вожаков нашего нигилизма... И вот этим-то людям прямо в руки отдаете вы нашу бедную учащуюся молодежь!» .
Больше того. Царизм рассчитывал скомпрометировать на нечаевском процессе и международное революционное движение, в особенности Интернационал, именем которого прикрывался Нечаев. Ради этого официозная и даже либеральная (вроде петербургского «Голоса») пресса в дни суда над нечаевцами перемежала материалы о нем с материалами о заседаниях Версальского военного суда над коммунарами, причем «Голос» прямо именовал нечаевцев «нашими комму- налистами и интернационалами» (?!), ибо, мол, «цель, которой они добивались», «средства» и «способы» их «совершенно те же», что и у «Международного общества» и «покойной Парижской коммуны» .
При таком подходе к делу казалось, что гласность на руку обвинению. Управляющий Министерством юстиции О. В. Эссен 3 июля 1871 г. так и докладывал царю: «Допущенная по сему делу полная гласность... будет иметь, по моему глубокому убеждению, самое благодетельное влияние на присутствующую публику». Царь подчеркнул слова «самое благодетель- *ное влияние» и рядом с ними на полях доклада пометил: «Дай Ъог!».
Разумеется, царизм соблюдал законность в деле нечаевцев не только потому, что он рассчитывал обязательно выиграть дело. K тому времени у властей просто еще не было еповода усомниться в целесообразности судебных уставов. Поэтому и дознание, и следствие по делу нечаевцев велись точно по уставам, хотя наиболее выигрышные для суда (т. e., следовательно, порочащие революционеров) обстоятельства дела обнаружились не сразу. Дознание началось в Москве 26 ноября 1869 г., после того как жандармы нашли у библиотекаря Петра Успенского бланки с печатью Комитета «Народной расправы». Московский обер-полицмейстер Арапов взялся было по старинке («на арапа», как говорили тогда в Москве) хватать подряд всех подозрительных и в первые же несколько дней сделал 65 обысков, почти сплошь безрезультатных. Ho уже 4 декабря в Москву для руководства дознанием был прислан ответственный чиновник III отделения H. Д. Горемыкин, который повел расследование строго по закону, а 10 февраля 1870 г. Горемыкина сменили сенатор Я- Я- Чемадуров и прокурор А. А. Стадольский, занявшиеся по материалам дознания и тоже в строгих рамках законности предварительным следствием .
Следствие оказалось весьма основательным. Конспирация же у нечаевцев была явно не на высоте. B итоге, власти сумели подкрепить обвинение большим числом вещественных доказательств, изъяв, например (кроме «Катехизиса революционера» и мандата Нечаева), устав «Общие правила организации» у П. Г. Успенского, «Программу революционных действий» в бумагах Ф. В. Волховского, типографский шрифт у
А. Д. Дементьевой и И. Р. Рахимова, конспиративные письма и адреса у А. К. Кузнецова, И. H. Лихутина, E. X. Томиловой и т. д. Обвинительные акты по делу нечаевцев были впечатляюще документированы и опасны для подсудимых, хотя и сравнительно добросовестны, без видимых натяжек.
Уверенные в успехе дела, еще ни на одном из политических процессов не обманувшиеся, царские верхи специально не подбирали для процесса нечаевцев (каконисталиделать это позднее) сугубо надежных инквизиторов. Правда, М. H. Гернет подчеркнул, что и в данном случае «судьи были полны классовой ненависти к подсудимым». Вероятно, так и было. Ho все-таки здесь не оказалось таких палачей, как подвизавшиеся на следующих процессах П. А. Дейер, Э. Я- Фукс, H. О. Тизенгаузен, Б. H. Хвостов и др. Материалы суда над нечаевцами говорят, что все судьи вели себя внешне порядочно и корректно, а председатель суда А. С. Любимов даже либеральничал. Ha одном из заседаний суда обвиняемый Феликс Волховский, купив с разрешения тюремного начальства букет цветов, вручил его подсудимой Александре Дементьевой. Жандармский офицер доложил об этом председателю суда как о факте недопустимом. Любимов не согласился: «Я полагаю, что букет Дементьева может иметь, я разрешаю». Наблюдавший за ходом суда агент сообщал в III отделение: «Дементьева с букетом и отправилась по окончании заседания в Петропавловскую крепость». Инцидент был доложен царю и, как явствует из пометы товарища шефа жандармов H. В. Левашова, «его величеству угодно было повелеть, чтобы подобное «более чем неуместное» распоряжение г. председателя было бы сообщено г. министру юстиции».
А. С. Любимов, однако, высочайшему гневу не внял и прн оглашении оправдательного приговора некоторым из подсудимых позволил себе еще более либеральный жест. «Господа,- обратился он к оправданным, - отныне вам место не на позорной скамье, а среди публики, среди всех нас» П0. Это обращение едва не погубило карьеру Любимова. Правительственные верхи и реакционная пресса нашли, что он «вел ■себя слишком гуманно и любовно с подсудимыми», пригласив их ни много ни мало, как «пересесть прямо в сонм судей», а начальник Московского губернского жандармского управления генерал И. Л. Слезкин донес в III отделение о своих сомнениях в политической благонадежности Любимова. Процесс Любимов довел до конца, но уже в обстановке травли сверху и справа.
Еще более показателен для состава и поведения суда в деле нечаевцев тот факт, что и оба обвинителя - прокурор Петербургской судебной палаты В. А. Половцов и товарищ прокурора П. А.Александров- оказались в данном случае вполне добросовестными и гуманными. В. А. Половцов (родной брат известного государственного деятеля и организатора Русского исторического общества А. А. Половцова), «настоящий прокурор судебной палаты» в лучшем смысле этого слова, как отзывался о нем А. Ф. Кони, поклонялся только одному богу - закону и «не искал случая отличиться в глазах властей предержащих»И2. Таков же был и его помощник П. А. Александров. И тот, и другой обвиняли сообразно с фактами, без пристрастия и озлобления, и предлагали умеренные наказания 1и. Половцов, например, в ходе суда сам отказался совершенно от обвинений против М. П. Коринфского, А. А. Костыркина, И. Г. Пажона-де-Монсе и почти от всех (кроме одного, документально обоснованного) обвинений против П. H. Ткачева. Более того, агент III отделения журналист И. А. Арсеньев жаловался самому П. А. Шувалову на то, что «обвинительная речь Половцова допускает поэтическую обрисовку характеров преступников, по-видимому с целью возбудить к ним сочувствие публики»; так, обвиняемого И. Г. Прыжова обвинитель «произвел в героя-мученика»1Ш.
Свидетели на процессе нечаевцев, в отличие от всех дальнейших политических процессов, использовались вполне законным образом, без подтасовки и предварительного внушения. B результате, поскольку одни свидетели мало что знали, другие - забыли, а третьи просто не.хотели изобличать подсудимых, держась, как в народной поговорке: «и не видал, и не слыхал, и об эту пору на свете не бывал», обвинение в деле нечаевцев не только ничего не выиграло от свидетельских показаний, но и кое-что проиграло. В. А. Половцов при разборе дел второй (самой многочисленной) группы подсудимых откровенно признал, что из 18 свидетелей обвинения десять не явились, от допроса четырех он, прокурор, вынужден был отказаться «по различным причинам», а остальные четверо дали сведения, которые «были как нельзя более скудны», тогда как все девять свидетелей защиты оказались налицо и дали пространные показания, причем все они «старались достигнуть тех целей, которые имела в виду защита».
Что касается защиты, то, не вдаваясь в подробности ее поведения на процессе нечаевцев, отметим, что она дейтвова- ла в общем солидарно с подсудимыми: «вполне поняла свою задачу,- справедливо писал о ней вскоре после суда H. К. Михайловский,- и, за немногими исключениями, исполнила ее блистательно» .
Таковы были условия, в которых судились нечаевцы. Читатель видит, что они во многом благоприятствовали подсудимым. Собственно, все «блага» для подсудимых сводились к соблюдению законности, но именно точное соблюдение законности и отличало процесс нечаевцев как от предыдущих, так и от последующих политических процессов в царской России. To же самое надо сказать о гласности. Bce газеты печатали материалы процесса, включая показания, речи, объяснения свидетелей, адвокатов и подсудимых. Правда, несколько стесняло печать одно ограничение: «газетам было разрешено только перепечатывать отчеты о судебных заседаниях в том самом виде, в каком они излагались «Правительственным вестником», а это изложение далеко не всегда отличалось точностью и полнотой». Зато публика - в первый и последний раз за всю историю политических процессов в России - допускалась в суд без ограничений.
Суд над участниками революционного заговора впервые при открытых дверях, естественно, вызвал небывалый интерес . B зал суда хотели попасть буквально все. Здесь были и высшие сановники (вел. кн. Николай Константинович, кн. Д. А. Оболенский, гр. Э. Т. Баранов, бывший министр юстиции Д. H. Замятнин, управляющий министерством барон О. В. Эссен, сенаторы, генералы) , и простонародье, корифеи литературьі , (Ф. И. Тютчев, H. С. Лесков, возможно Ф. М. Достоевский) и неграмотные зеваки. «До какой степени публика вообще желала попасть на заседание,- писала в те дни петербургская газета «Судебный вестник»,- видно из того, что в течение всех 13 дней, пока шло дело (первой группы обвиняемых. - H. Т.), она не только не оставляла коридора суда, но и толпилась у главного подъезда, во дворе».
Преобладала (в громадной степени) учащаяся молодежь. «Студенты, чтобы попасть в зал суда на разбор дела,- вспоминал М. Ф. Фроленко,- иногда дежурили напролет всю ночь на дворе суда. Зал набивался публикой до невозможности» . Молодежь так быстро и дружно заполняла весь зал, что «порядочная часть общества» (какдоносил в ІІІ^тделение жандармский агент), являясь в суд к началу заседания, «находила все места уже занятыми все тою же публикою, т.е. «стрижками» и их кавалерами». Немудрено, что «все личности, составлявшие публику, вполне сочувствовали подсудимым». Власти были этим обеспокоены, начали проверять публику. 21 июля H. С. Лесков сообщал в Москву М. H. Каткову(?): «Вся публика, присутствующая на суде, переписана, и оказалось, что все эти лица - шайка единомышленных подсудимым». Вероятно, после этого доступ «стрижкам и их кавалерам» в суд был ограничен, но как бы то ни было, до окончания процесса двери суда оставались открытыми.
Гласность процесса, публичность его заседаний и, особенно, явное сочувствие публики (точнее, ее подавляющего большинства) тоже благоприятствовали подсудимым, как, бы стимулируя их стойкость («на людях и смерть красна»!) и активность. Прежде чем говорить об их стойкости и активности, посмотрим, однако, чтб собой представляли те 79 человек, которые заняли скамью подсудимых на первом гласном политическом процессе в России.
Большей частью (примерно 55-60 чел.) это были именно нечаевцы, т. e. участники «Народной расправы» и ее филиала- кружка А. П. Старицына. Ho здесь были представлены и другие организации: например, целый кружок «сибиряков» (А. E. Дудоладов, П. М. Кошкин, JI. А. Топорков) во главе с А. В. Долгушиным. Более того, в числе подсудимых оказались революционеры - противники нечаевщины: Ф. В. Волховский, Л. И. Голиков, В. И. Ковалевский. Двое-трое (А. П. Алексеев, H. П. Маслов, может быть А. H. Колачев- ский) попали на скамью подсудимых случайно, а Варвара Александровская, возможно, играла в деле нечаевцев провокационную роль. Bo всяком случае, известно, что эта особа (дворянка, жена коллежского советника) еще в 1865 г. добровольно предлагала шефу жандармов В. А. Долгорукову, а в 1866 г. - М. H. Муравьеву-Вешателю использовать ее как провокатора, причем доносила на знакомых ей революционеров, но тогда власти не придали ее доносам большого значения . Теперь, в заключении по делу нечаевцев, она писала новые доносы на своих сопроцессников и даже адресовала министру юстиции «верноподданническое предложение» спровоцировать С. Г. Нечаева на свйдание с ней и выдать его царскому правительству 13°.
Социальный состав подсудимых не отличался такой разнородностью, как на последующих процессах. Здесь преобладали дворяне: 42 чел. из 72 (о социальном положении семи подсудимых нет сведений). Крестьян и рабочих (по занятиям) вообще не было. Даже по происхождению среди подсу- димых-нечаевцев был один лишь крестьянин - литератор и ученый (историк, этнограф) И. Г. Прыжов.
Что касается возраста, то, за малым исключением, судилась па процессе исчаовцев молодежь. Только.И. Г. Прыжову было 43 гола, В. В. Александровской и М. А. Попкову - по 37. E. X Томплопой - 32. Bce остальные были моложе 30 лет, а большинство (47 чел. из 79) ис достигло и 25-летнего возраста (почти исключительно студенты - главным образом, Московского университета и Петровской земледельческой академии, а также Медико-хирургической академии, Технологического и Земледельческого институтов в Петербурге).
Важной особенностью процесса нечаевцев был тот факт, что перед судом предстали восемь женщин. До тех пор в России на политических процессах никогда не судилась ни одна женщина. Впрочем, не только в России, но и в целой Европе после Великой французской буржуазной революции XVIII в. процесс нечаевцев был первым политическим делом с участием женщин. Это обстоятельство отметил в речи на процессе адвокат E. И. Утин .
Ha следствии подсудимые вели себя по-разному. Общего плана защиты у них не было, хотя иные из них, как это выявила агентура III отделения, находили возможность сговариваться о показаниях «не только в тюрьме, но и в Петропавловской крепости» . Кое-кто (например, П. Г. Успенекий,
А. К. Кузнецов, H. H. Николаев, И. Г. Прыжов, А. С^Бутур- лин, П. М. Кошкин) давали весьма откровенные показания, не раскаиваясь, однако, в содеяйном . Другие (Ф. В. Волховский, И. И. Флоринский, Г. Я. Гавришев, JI. А. Топорков, Д. П. Ишханов) признавали лишь то, в чем были уличены, но в остальном держались уклончиво. Большинство же либо вообще ни в чем не сознавалось (П. H. Ткачев, А. В. Долгушин, Ю. В. Бобарыкова, Jl. И. Голиков, Э. В. JIay, Г. А. Све- чин, E. H. Лихутина, П. И. Дебогорий-Мокриевич, П. Ф. Ива- кин. Л. Ф. Моравский, П. А. Енкуватов, М. М. Лазаревский,
А. 3. и В. 3. Болотовы), либо запутывало следствие разноречивыми показаниями (так вели себя А. Д. Дементьева,
E. X. Томилова, Л. E. Воронцова, В. И. Лунин, В. И. Ковалевский, М.П. Коринфский и многие другие).
Ha суде обвиняемые выступали более согласованно. Поскольку теперь многое из того, что они оспаривали на следствии, было документально засвидетельствовано обвинительными актами, прежнее запирательство уже теряло смысл. «...Трудно было бы противу рожна прати»,- писал об этом жене из тюрьмы перед началом суда П. Г. Успенский .
При таком обороте дела, учитывая гласность процесса, обвиняемые перешли от обороны к наступлению. B то время как суд пытался заострить общее внимание на убийстве И. И. Иванова, а также на человеконенавистнических параграфах «Катехизиса революционера», выпытывая подробности и муссируя их, подсудимые выдвигали на первый план «глубокие общественные вопросы» (так выразился адвокат К. К. Арсеньев) и давали понять, что в России при существующих условиях революционная борьба, каковы бы ни были ее формы, неизбежна и неистребима. «Почти все подсудимые,- обобщал в записке на имя шефа жандармов заведующий секретной агентурой III отделения К. Ф. Филиппеус,- пользуются малейшим случаем, чтобы выразить свой взгляд на существующий порядок, на его ненормальность, на необходимость иного, лучшего устройства общества», причем одни («подобно Орлову») «высказывают чисто социалистические и даже коммунистические воззрения, подробно развивают МЫСЛИ 0 негодности настоящего общественного CTJDOH . .выступают апостолами нового социального и политического учения, впервые заявляемого громогласно», а другие («как Ткачев») «противопоставляют новое общество старому, отживающему, открыто объявляют себя нигилистами и смело поднимают знамя этого нового общества...» .
C душевной болью говорили нечаевцы о бедствиях народа и о своем желании помочь ему. «Много надрывающих душу сцен привелось мне видеть,- рассказывал о своих наблюдениях над жизнью крестьян П. М. Кошкин.- Здесь я запасся той злобой, той благодатной злобой, которая научила меня любить народ, злобой, которая дала толчок к моему нравственному развитию... Здесь я проникнулся непоколебимой верой в здравый иародпый смысл... Я ходил на сходки крестьян, читал им, рассказывал. Особенно их интересовал быт народа в других странах. Как они восхищались Америкой: «ах, кабы да у нас так!»-говорили они». И Кошкин, и другие нечаевцы подчеркивали, что цель их тайного общества - «улучшение народного благосостояния» (Д. А. Енкува- тов), «возможное благосостояние всех и каждого» (В. И. Лунин), что ради этого никто из них, как выразился на суде П. Г. Успенский, «никогда и не задумался бы пожертвовать своей жизнью».
C той же страстью очень многие подсудимые обличали жандармский произвол, усилия властей «задавить проблески мысли» , неоправданные, наугад, репрессии, которые «только сильнее раздражают и сближают тех, против кого они направлены», а А. Д. Дементьева сделала развернутое выступление по «женскому вопросу», указав на бесправие женщин как на фактор, непрестанно вооружающий ш^ против правительства. «Даже те немногие отрасли знаний, которые предоставлены женщинам (учительствовать, быть стенографистками, отчасти врачами.- Я. Т.),- говорила Дементьева,- обставлены такими преградами, что весьма немногие имеют возможность пользоваться этими средствами. Затем до сих пор женщин не допуекают к тому труду, где они могли бы употребить свои умственные силы: нам уделили небольшой уголок в механических занятиях, да эти занятия доступны для немногих, и эти немногие, кто приобрел подобные занятия, получают весьма ничтожное вознаграждение, между тем как работают столько времени, что им не остается минуты свободной на пополнение своего образования. Самою простою, ближайшею мерою, которая могла бы дать женщинам возможность заниматься более выгодным трудом, было бы позволение им приобретать обширное образование и обучаться в гимназиях и институтах различным практическим занятиям».
Речь Дементьевой на процессе нечаевцев вошла в историю русского освободительного движения. B 1886 г. газета «Общее дело» заслуженно помянула ее как «первое свободное и мужественное слово, публично обращенное русской женщиной к ее политическим судьям». Перепечатанная почти всеми русскими газетами эта речь, наряду с выступлениями П. H. Ткачева, Ф. В. Волховского, П. Г. Успенского,
В. H. Черкезова и других подсудимых, сильно пошатнула тот взгляд на нечаевцев (как на головорезов, для которых нет ничего святого), что вдалбливали в сознание общества власти и реакционная пресса.
Сама Дементьева - юная, обаятельная, смелая и настолько жизнерадостная, что председатель суда даже пенял ей на это, требуя «воздерживаться от неуместных улыбок»,- «во время суда возбуждала всеобщее к себе сочувствие». To же надо сказать и о многих других подсудимых. Публика изо дня в день могла видеть, что ни в ком из них - ни во внешности, ни в манерах, пи в речах - нет и следа той кровожадности, которой, как уверяла официозная пресса, был буквально обуреваем каждый нечаевец. Что же касается дел и документов самого Нечаева, то в ходе процесса из объяснений подсудимых и адвокатов становилась все более очевидной целая пропасть между Нечаевым и нечаевцами.
Выяснялось, что нечаевцы шли за Нечаевым единственно с целью посвятить себя делу освобождения народа, т. e. из «прекрасных, преблагородных» (как сказал на процессе адвокат В. Д. Спасович) побуждений. 0 мистификации, иезуитстве, безнравственности нечаевщины они, как правило, даже не знали (в одном Нечаев их обманул, другое скрыл), B частности, на суде было установлено, что пресловутый «Катехизис революционера» вообще не читался в организации именно потому, что «если бы читался, то произвел бы сймое- гадкое впечатление»; сам Нечаев никому не внушал, «чтО людей нужно надувать (§§ 14 и 19 «Катехизиса».- H. Г.)ч потому что в таком случае кто же бы согласился, чтобы его заведомо надули?» Кроме Спасовича, все это разъясняли на процессе сами подсудимые: И. Г. Прыжов, И. И. Флорин- ский, В. Ф. Орлов, E. X. Томилова, Ф. Ф. Рипман, E. И. Беляева и другие. П. Г. Успенский категорически заявил: «Я должен сказать по поводу прокламаций, что они не были никем прочитаны, кроме «Народной расправы», которая своими нелитературными формами произвела самое отвратительное впечатление; с нею никто не соглашался. Я знал всех, кто> их читал».
Если не считать В. В. Александровской, которая, как было сказано, играла в деле нечаевцев какую-то совершено особую, до конца не ясную, но, вероятно, провокационную роль, все остальные подсудимые вели себя с достоинством. Hu один из них не погрешил на суде против революционной этики, HS раскаялся и не просил снисхождения. Напротив, со скамьи подсудимых они обвиняли тот режим, именем которого их судили. «Выходило так, что не их судят, а они судят правительство, его непорядки»,- вспоминал М. Ф. Фроленко. B этом отношении нечаевцы сделали важный шаг вперед, сравнительно с подсудимыми всех (многолюдных) политических дел в России прошлого и показали хороший пример революционерам на будущее.
Приговор по делу нечаевцев выносился с той же (конечно, относительной) добросовестностью, которая отличала все судебное разбирательство. Суд принял во внимание и доводы защиты, и объяснения подсудимых, учел, что Нечаев вербовал заговорщиков обманным путем и что заговор был раскрыт буквально в зародыше. Поэтому из 78 подсудимых больше половины - 42 человека!-были оправданы, 28 человек приговорены к заключению в тюрьме на срок от 1 года 4 месяцев до... 7 дней и двое - в смирительном доме (на 2 месяца и 1 год 4 месяца), двое - к ссылке в Сибирь и лишь четверо (П. Г. Успенский, И. Г. Прыжов, А. К. Кузнецов, H. H. Николаев) - все участники (хотя и обманутые, подневольные) убийства Иванова - к разным срокам каторги от 7 до 15 лет . Судя по значению дела и тяжести обвинения, это был на редкость мягкий приговор. Подчеркивать, что в данном случае «судебная палата вынесла суровый приговор подсудимым - вплоть до каторжных работ на срок до 15 лет», несправедливо.
Реакционные верхи были разгневаны таким приговором. Управляющий министерством юстиции О. В. Эссен уведомлял министра К. H. Палена, что царь ему, Эссену, «изволил сказать»: «просто срам, как решено дело». Перепуганный Эссен предлагал Палену опротестовать приговор судебной палаты , но для этого не нашлось юридических оснований.
Впрочем, разочаровал верхи не только приговор, но и весь ход судебного разбирательства, особенно же - крах расчетов на унижение подсудимых. Александр II прямо заявил О. В. Эссену: «Однако, хорошие ожидания твои по нечаевскому делу не оправдались». Шеф жандармов П. А. Шувалов, который имел тогда громадное влияние на царя, подогревал высочайшее раздражение против юстиции капитальными докладами своего ученого агента И. А. Арсеньева и главы секретной агентуры K- Ф. Филиппеуса о неудобствах состязательности и гласности на политических процессах. «...Для того, чтобы последователи этих смелых отщепенцев (т. e. подсудимых нечаевцев.- H. Т.) знали, как им сплотиться и какие средства ведут к замене старого общества новым,- докладывал Филиппеус,- им теперь нужно будет иметь только «Правительственный вестник», который отныне сделается руководством наших революционеров, так как в него вошли все документы, прочитанные на суде, т. e. правила организации тайного общества, исповедь революционера (имеется в виду нечаевский «Катехизис». - H. Т.) и почти все возмутительные воззвания, которые до сих пор держались в тайне и за распространение коих законы определяют строгие наказания» . Вокоре после процесса нечаевцев III отделение демонстративно выступило против устройства нового гласного процесса (по делу о распространении запрещенной книги
В. В. Берви-Флеровского «Азбука социальных наук»), опасаясь, что «именно те места книги, за которые возбуждено преследование, разойдутся в сотнях тысяч экземплярах и проникнут в такие среды, куда само сочинение никогда бы не проникло».
Министр юстиции K- И. Пален и все его ведомство переживали трудное время. Осведомленные лица уверяли, что министр буквально плачет от досады на миндальничанье председателя суда и обоих обвинителей по делу нечаевцев и что он увольняется . «Как бы то ни было, а юстиция наша в опале», - записывал в дневнике А. В. Никитенко. Неспроста оба прокурора - В. А. Половцов вскоре после процесса нечаевцев , а П. А. Александров позднее (в январе 1876 г.) - вынуждены были уйти из прокуратуры. Александров перешел в сословие присяжных поверенных и быстро прославился на политических процессах как адвокат (особенно после блестящей защиты Веры Засулич в 1878 г.).
Именно под впечатлением процесса нечаевцев царизм начал изымать политические дела из общеуголовной подсудности. Рассудив, что приговоры, подобные тому, который суд вынес нечаевцам, служат лишь «поощрением к составлению новых заговоров», царь и потребовал от министра юстиции «принять меры для предупреждения повторения подобных, ни с чем не сообразных приговоров» , а K- И. Пален в ответ предложил учредить ОППС, что и было сделано 7 июня 1872 г.
Реакционная пресса целиком разделяла и навязывала общественному мнению взгляд верхов на ход и результаты процесса. Больше всех преуспели в этом «Московские ведомости», которые распекали «благодушие» судей, «кокетничанье» адвокатов и «одурелость» подсудимых в «громоносных», по выражению Щедрина, статьях с такой «кровожадной, татарской свирепостью», что при виде ее «находишь себя вдруг способным повесить весь мир ни за что, ни про что» . Даже спустя почти десять лет, в марте 1880 г., М. H. Катков вернулся к нечаевскому делу и выступил на страницах «Московских ведомостей» с циклом передовых статей, тщась доказать, что стремительный рост крамолы идет от снисходительного приговора нечаевцам .
Заодно с Катковым в оценке процесса нечаевцев была не только вся реакционная, но отчасти (видимо, с перепугу) и либеральная печать, как это показал в статье «Так называемое «нечаевское дело» и отношение к нему русской журналистики» Щедрин. Остроумный монтаж «в один общий фокус» извлечений из «Голоса», «Санкт-Петербургских ведомостей», «Биржевых ведомостей» и «Вестника Европы» рядом с «громоносными» статьями «Московских ведомостей» позволил Щедрину наглядно изобразить, как либеральные органы судили о нечаевском деле по-катковски, «доказав свою благонадежность самым осязательным и непререкаемым образом» .
Правда, «Вестпик Европы», ввиду особой антипатии к этому журналу («крашеному гробу», «тараканьему кладбищу»), Щедрин включил в компанию «Московских ведомостей» с некоторой натяжкой. «Вестник Европы» тоже проклинал Бакунина и Нечаева, но не опускался до ругани и проклятий по адресу нечаевцев, как это делали «Московские ведомости» или даже сугубо либеральный «Голос». Более того, в ноябрьском номере «Вестника Европы» за 1871 г. была опубликована специальная статья K- К. Арсеньева «Политический процесс 1869-1871 гг.» с косвенным оправданием нечаевщины как протеста против разгула реакции («чем больше ограждена личная свобода и безопасность человека, тем больше он дорожит, тем неохотнее рискует ею и - наоборот»), за что 26 ноября министр внутренних дел А. E. Ти- машев объявил «Вестнику Европы» первое предостережение .
Ho открыто в защиту нечаевцев от нападок реакции выступили в легальной печати только «Отечественные записки». Сентябрьский номер журнала за 1871 г. вышел с «литературными заметками» H. К. Михайловского «Дело Нечаева иг «Московские ведомости». Михайловский не только оправдывал идеалы нечаевцев («Каждое миросозерцание имеет полное raison d’etre именно потому; что оно существует») , но и защищал их самих (под флагом защиты законности судопроизводства). B частности, напомнив, как обругал Катков последнее слово PT. Г. Прыжова с тремя- строками из Гете («один подсудимый рявкнул стихами»), Михайловский заметил: «Только палач способен остановить жертву сказать последнее в жизни, дозволенное ей законом слово...» .
Вопреки надеждам властей и давлению верноподданнической прессы, в обществе дело нечаевцев вызвало много сочувствия к подсудимым. Даже консервативно настроенный Ф. И. Тютчев считал, что «вынесенный приговор должен казаться справедливым», и задумывался над тем, «ч^ может противопоставить заблуждающимся, но пылким убеждениям власть, лишенная всякого убеждения» . A вот какие новости сообщал М. H. Каткову (?) после суда над первой группой нечаевцев H. С. Лесков: «1) Флоринский получил приглашение быть народным учителем разом в пять школ. 2) Орлов на поезде в Петергоф и в самом Петергофе удостоился восторженных оваций. 3) Для Дементьевой идет подписка на приданое» .
Наибольший отклик процесс нечаевцев, естественно, вызвал среди учащейся молодежи, которая только что вступала в жизнь и в освободительное движение. К. Ф. Филиппеус B дни суда особо уведомлял шефа жандармов, что «смелость» и «гордость» подсудимых «производят на молодежь обаятельное действие» . Это в один голос удостоверяют многочисленные свидетели. При «безусловно отрицательном» отношении к нечаевщине, т. e. к тому началу макиавеллизма, что вносил в революционное движение Нечаев («молодежь извлекла из этого дела для себя и практический урок: ни в каком случае не строить революционную организацию по типу нечаевской»), большая часть молодежи увлекалась «смелостью и гордостью» нечаевцев, а главное, той идеей революционного преобразования России, которую мужественно ■отстаивали нечаевцы. Исключительно важную роль сыграли здесь разъяснения причин неотвратимости и справедливости революционной борьбы против царизма - разъяснения, сделанные на суде революционерами и перепечатанные царскими газетами. Поэтому, в целом, процесс нечаевцев произвел на молодежь революционизирующее воздействие; это сказывалось не только в Петербурге и Москве , но и в провинции: например, в Самаре, Курске, Харькове, Xepco- не, Каменец-Подольской губернии. Гласно вскрыв коренное различие между идеалами нечаевцев и методами нечаевщины, процесс, таким образом, «не утопил революционеров в нечаевской грязи - напротив, он смыл с них эту грязь» ш.
Рухнул и расчет царизма скомпрометировать, на примере нечаевцев, перед Россией и Европой деятельность Интернационала. Власти н буржуазная пресса Европы помогали царизму. К. Марке отмечал, что дело нечаевцев европейские газеты «публиковали как процесс Интернационала». Лондонский «Таймс» утверждал даже, что «русская программа есть стандартный образчик программы всякого заговора», хотя и допускал некоторое своеобразие в «непреклонном и фанатичном» русском характере. Ho, во-первых, публикация материалов процесса сама по себе доказывала отсутст&ие чего бы то ни было общего между Интернационалом и неча- евщиной. Во-вторых, Интернационал, со своей стороны, по инициативе и, главным образом, усилиями К. Маркса и Ф. Энгельса сделал необходимые разоблачения .
Так, Генеральный совет Интернационала опубликовал в газетах Англии, Франции, Германии, Италии написанное Марксом 14 октября 1871 г. специальное заявление о том, что «Нечаев никогда не был ни членом, ни представителем Международного Товарищества Рабочих» и что «упомянутый Нечаев злоупотреблял присвоенным им именем международного Товарищества Рабочих для того, чтобы обманывать людей в России и приносить их в жертву». Спустя полтора года, Маркс и Энгельс (при участии П. Лафарга) выступили с совместной работой «Альянс социалистической демократии и Международное товарищество рабочих». Эта работа (конкретно, § 1 раздела VIII под названием «Нечаевский процесс») разрушала дотла версию о деле нечаевцев как о «процессе Интернационала».
Процесс нечаевцев
Нечаев умел подчинять своему влиянию даже
людей, значительно старше его самого (например,
40-летнего писателя И. Г. Прыжова). Когда
студент Иван Иванов обнаружил
неповиновение воле Нечаева, последний
решил устранить его, и 21 ноября 1869 Иванов
был убит в гроте Петровской академии (близ
Москвы) самим Нечаевым, Успенским, Прыжовым,
Кузнецовым и Николаевым.
Сам Нечаев успел бежать за границу, но его
товарищи были найдены и преданы суду Санкт-Петербургской
судебной палаты. Судились они в 1871 не только
за убийство, но и за образование
революционного общества. К делу привлечено
было 87 человек, в том числе В. И. Ковалевский
(впоследствии товарищ министра финансов).
Участники убийства Иванова приговорены к
каторжным работам на разные сроки, другие
обвиняемые - к более мягким наказаниям,
некоторые (в том числе Ковалевский)
оправданы.
Вторая эмиграция
Нечаев издавал за границей журнал "Народная
Расправа". У большинства русских
эмигрантов остались крайне неприятные
воспоминания о нем. Даже Бакунин, ближайшим
последователем которого был Нечаев, пишет о
нем в одном письме (напечатанном в сборнике
писем Бакунина, изд. Драгоманова), как о
бесчестном человеке, способном шпионить,
вскрывать чужие письма, лгать и т. п.
Крайне отрицательная характеристика
молодого поколения революционеров,
сделанная Герценом (в его посмертных
статьях), по-видимому, внушена знакомством с
Нечаевым.
Экстрадиция и суд
В 1872 швейцарское правительство выдало
Нечаева России как уголовного преступника.
Дело рассматривалось в московском окружном
суде, с участием присяжных, в 1873. На суде он
заявил, что не признает этого "шемякина
суда", несколько раз выкрикнул: "Да
здравствует Земский Собор", и отказался
от защиты. Признанный присяжными виновным в
убийстве Иванова, он был приговорен к
каторжным работам в рудниках на 20 лет. В
дальнейшем обязательство, принятое русским
правительством при требовании выдачи
Нечаева, исполнено не было: Нечаев не был
послан в рудники, а посажен в Петропавловскую
крепость , где с ним обращались не как с
уголовным преступником, а как с
политическим.
Арестант Петропавловской крепости
В крепости Нечаев приобрел большое влияние
на караульных солдат, считавших его
высокопоставленным человеком, и вступил
через них в сношения с народовольцами ,
бывшими на свободе. Желябов предложил ему
устроить его побег из крепости, но Нечаев
отказался, не желая помешать успеху
революционных замыслов, которыми он до
некоторой степени руководил.
С данным мнением не согласна Вера Фигнер. В
своём "Запечатленном труде" (т.1, гл.10,§
4) она пишет о выборе между покушением на
Александра II и организацией побега Нечаева:
"В литературе я встречала указание, будто
Комитет предоставил Нечаеву самому решить,
которое из двух дел поставить на первую
очередь, и будто Нечаев высказался за
покушение. Комитет не мог задавать
подобного вопроса; он не мог приостановить
приготовления на Малой Садовой и обречь их
почти на неминуемое крушение. Он просто
оповестил Нечаева о положении дел, и тот
ответил, что, конечно, будет ждать.
Чистейший вымысел также рассказ Тихомирова,
будто Желябов посетил остров равелина, был
под окном Нечаева и говорил с ним. Этого не
было, не могло быть. Желябову была
предназначена ответственная роль в
предполагавшемся покушении. Мина на Малой
Садовой могла взорваться немного раньше
или немного позже проезда экипажа государя.
В таком случае на обоих концах улицы четыре
метальщика должны были пустить в ход свои
разрывные снаряды. Но если бы и снаряды дали
промах, Желябов, вооружённый кинжалом,
должен был кончить дело, а кончить его на
этот раз мы решили во что бы то ни стало.
Возможно ли, чтобы при таком плане Комитет
позволил Желябову отправиться к равелину,
не говоря уже о том, что провести его туда
было вообще невозможно? И разве сам Желябов
пошел бы на такой бесцельный и безумный
риск не только собой и своей ролью на
Садовой, но и освобождением Нечаева?
Никогда!"
Нечаев советовал Желябову прибегать в
революционных целях к приёмам распускания
ложных слухов, к вымогательству денег и т. п.,
но Желябов не соглашался; на этой почве
Нечаев разошёлся и с "Народной волей".
Заговор Нечаева был выдан властям
народовольцем Леоном Мирским, отбывавшим
каторжный срок в Алексеевском равелине. В
1882 солдаты из гарнизона Петропавловской
крепости судились за организацию сношений
Нечаева с волей и приговорены к разным
наказаниям.
Находясь в Петропавловской крепости,
Нечаев держался стойко, с некоторым успехом
вел революционную пропаганду среди
охранявших его солдат, отказывался от любых
компромиссов с властями. Умер в заключении
21 ноября 1882 г.
Российская империя
Серге́й Генна́диевич Неча́ев (20 сентября , с. Иваново, ныне г. Иваново - 21 ноября , Санкт-Петербург) - русский нигилист и революционер XIX в. Лидер «Народной Расправы». Осуждён за убийство студента Иванова.
Биография
Отец Сергея Нечаева - внебрачный сын помещика Петра Епишева, по рождению - крепостной. Был усыновлен маляром Г. П. Павловым и получил при этом фамилию Нечаев («нечаянный», «неожидаемый»). Детство Нечаев провел в Иванове. Переехав в Москву (1865), занимался самообразованием, был близок с писателем Ф. Д. Нефёдовым . Выдержал экзамен на учителя; с осени 1868 г вел революционную пропаганду среди студентов Санкт-Петербургского университета и медицинской академии; студенческие волнения в феврале 1869 г были в значительной мере его делом.
Эмиграция
Потом он уехал за границу, вступил в отношения с Бакуниным и Огарёвым , получил через последнего от Герцена 1000 фунт. ст. (из т. н. «Бахметьевского фонда ») на дело революции, а через первого присоединился к Интернациональному обществу.
Общество народной расправы
Вторая эмиграция
Нечаев издавал за границей журнал «Народная Расправа». У большинства русских эмигрантов остались крайне неприятные воспоминания о нем. Даже Бакунин, ближайшим последователем которого был Нечаев, пишет о нем в одном письме (напечатанном в сборнике писем Бакунина, изд. Драгоманова), как о бесчестном человеке, способном шпионить, вскрывать чужие письма, лгать и т. п.
Крайне отрицательная характеристика молодого поколения революционеров, сделанная Герценом (в его посмертных статьях), по-видимому, внушена знакомством с Нечаевым.
Экстрадиция и суд
Арестант Петропавловской крепости
В крепости Нечаев приобрел большое влияние на караульных солдат, считавших его высокопоставленным человеком, и вступил через них в сношения с народовольцами , бывшими на свободе. Желябов предложил ему устроить его побег из крепости, но Нечаев отказался, не желая помешать успеху революционных замыслов, которыми он до некоторой степени руководил.
С данным мнением не согласна Вера Фигнер . В своем «Запечатленном труде» (т.1, гл.10,§ 4) она пишет о выборе между покушением на Александра II и организацией побега Нечаева: «В литературе я встречала указание, будто Комитет предоставил Нечаеву самому решить, которое из двух дел поставить на первую очередь, и будто Нечаев высказался за покушение. Комитет не мог задавать подобного вопроса; он не мог приостановить приготовления на Малой Садовой и обречь их почти на неминуемое крушение. Он просто оповестил Нечаева о положении дел, и тот ответил, что, конечно, будет ждать. Чистейший вымысел также рассказ Тихомирова , будто Желябов посетил остров равелина, был под окном Нечаева и говорил с ним. Этого не было, не могло быть. Желябову была предназначена ответственная роль в предполагавшемся покушении. Мина на Малой Садовой могла взорваться немного раньше или немного позже проезда экипажа государя. В таком случае на обоих концах улицы четыре метальщика должны были пустить в ход свои разрывные снаряды. Но если бы и снаряды дали промах, Желябов, вооруженный кинжалом, должен был кончить дело, а кончить его на этот раз мы решили во что бы то ни стало. Возможно ли, чтобы при таком плане Комитет позволил Желябову отправиться к равелину, не говоря уже о том, что провести его туда было вообще невозможно? И разве сам Желябов пошел бы на такой бесцельный и безумный риск не только собой и своей ролью на Садовой, но и освобождением Нечаева? Никогда!»
Нечаев советовал Желябову прибегать в революционных целях к приемам распускания ложных слухов, к вымогательству денег и т. п., но Желябов не соглашался; на этой почве Нечаев разошелся и с Народной Волей.
Заговор Нечаева был выдан властям народовольцем Леоном Мирским, отбывавшим каторжный срок в Алексеевском равелине . В солдаты из гарнизона Петропавловской крепости судились за организацию сношений Нечаева с волей и приговорены к разным наказаниям.
В литературе
- Нечаев послужил прототипом Петра Верховенского в романе Достоевского «Бесы »; сюжет убийства Шатова связан с убийством Иванова Нечаевым.
Примечания
Литература
- Бурцев, «За сто лет» (Л., 1897);
- Тун, «История революционных движений в России» (СПб., 1906);
- Заметки о Нечаеве (в отрицательном духе, поскольку дело идет о личной порядочности Нечаева, и восторженные, поскольку дело идет о твердости его воли, энергии и убеждений) в «Вестнике Народной Воли», № 1.
- Речь Спасовича, защищавшего в первой части Нечаевского процесса Кузнецова, Ткачева и Томилову, см. в V т. «Сочинений» Спасовича (СПб., 1893).
- О Нечаевском деле см. ст. К. Арсеньева в № 11 «Вестника Европы» за 1871 г.
Ссылки
| Сергей Геннадиевич Нечаев в Викицитатнике | |
| Сергей Геннадиевич Нечаев на Викискладе |
- Пол Аврич Бакунин и Нечаев
- «Нечаев» (М. Инсаров. Очерки истории революционного движения в России (1790-1890 годы))
- Какой арестант смог подчинить себе тюремную стражу Петропавловки?
- Лурье Ф. М. Нечаев: Созидатель разрушения Издательство АО «Молодая гвардия», 2001
См. также
| Нигилизм | ||
|---|---|---|
| Направления | Мереологический нигилизм · Метафизический нигилизм (англ. ) · Эпистемологический нигилизм · Моральный нигилизм (англ. ) · Правовой нигилизм · Русский нигилизм (нем. ) | |
| Деятели | Иван Прыжов · Сергей Нечаев | |
| В культуре | Бесы (роман) · Отцы и дети · Евгений Базаров · Нигилист · Нигилистка | |
| Исследовали нигилизм | Бодрийяр, Жан · Кьеркегор, Сёрен · Ницше, Фридрих · Райх, Вильгельм · Фромм, Эрих · Хайдеггер, Мартин · Шпенглер, Освальд · Якоби, Фридрих Генрих | |
| Родственные идеи | ||
Процесс нечаевцев
(«Проце́сс неча́евцев»,)
первый в России гласный политический процесс. Проходил в Петербургской судебной палате 1 (13) июля - 11 (23) сентября 1871. Наряду с членами заговорщицкой организации «Народная расправа », созданной С. Г. Нечаев ым
(скрылся до процесса за границу), к следствию были привлечены лица, не разделявшие его взглядов и активно боровшиеся с ним. По делу проходили 152 чел., из них преданы суду 87, перед судом предстали 77 чел. (несколько чел. умерли до суда, некоторые были освобождены на поруки и скрылись). Главным обвинением было участие в «антиправительственном заговоре».
Опираясь на документы Нечаева («Катехизис революционера», фальшивый мандат агента 1-го Интернационала) и используя его уголовное преступление (убийство студента Иванова), царское правительство стремилось дискредитировать революционеров. Подсудимые осуждали нечаевские приёмы борьбы и отстаивали свои революционные взгляды. Поддержку им оказали защита (В. Д. Спасович, Д. В. Стасов, А. М. Унковский и др.) и демократическая печать (М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. К. Михайловский). Главные обвиняемые: П. Г. Успенский, И. Г. Прыжов , Л. К. Кузнецов, Н. Н. Николаев были осуждены на каторжные работы от 7 до 15 лет; к ссылке в Сибирь приговорены 2 чел., к тюремному заключению от 7 дней до 1 года 4 месяцев - 28 чел., остальные оправданы. Генсовет 1-го Интернационала дал отпор попыткам европейской реакции изобразить «П. н.» как «процесс Интернационала». «П. н.» окончательно разоблачил авантюристическую тактику Нечаева; способствовал нарастанию революционных настроений среди демократической молодёжи. Лит.:
Государственные преступления в России в XIX в., т. 1, 1903, Штутгарт, с. 289-411; Нечаев и нечаевцы. Сб. материалов, М. - Л., 1931; Салтыков-Щедрин М. Е., Так называемое «нечаевское дело» и отношение к нему русской журналистики, Собр. соч., т. 9, М., 1970; Ульман Г. С., Маркс и Энгельс о Нечаеве и Нечаевском процессе, «Уч. зап. ЛГУ», 1948, т. 62.
Большая советская энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия . 1969-1978 .
Смотреть что такое "Процесс нечаевцев" в других словарях:
Первый в России гласный политич. процесс, проходил в Петерб. суд. палате 1 июля 11 сент. 1871. Преданы были суду 87 чел.; предстали перед судом 77 чел. (неск. чел. умерло до суда, нек рые были освобождены на поруки и скрылись). Подсудимыми были… … Советская историческая энциклопедия
1.7. 11.9.1871, над участниками студенческих волнений 1868 69 и членами Народной расправы (77 чел.) по обвинению в подготовке заговора с целью свержения существующего строя. Приговор: 4 чел. (в т. ч. И. Г. Прыжов, А. К. Кузнецов) к различным… … Большой Энциклопедический словарь
1.7 11.9. 1871, над участниками студенческих волнений 1868 69 и членами Народной расправы (77 человек) по обвинению в подготовке заговора с целью свержения существующего строя. Четверо (в т. ч. И. Г. Пры жов) приговорены к различным срокам катор … Русская история
- «НЕЧАЕВЦЕВ ПРОЦЕСС», 1 июля 11 сентября1871, над участниками студенческих волнений 1868 1869 и членами «Народной расправы» (77 чел.) по обвинению в подготовке заговора с целью свержения существующего строя. Приговор: 4 чел. (в т. ч. И. Г. Прыжов… … Энциклопедический словарь
1 июля 11 сентября 1871, название судебного процесса над участниками студенческих волнений 1868 1869 и членами «Народной расправы» (77 человек) по обвинению в подготовке заговора с целью свержения существующего строя. Приговор: 4 человека (в том … Энциклопедический словарь
В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Нечаев. Сюда перенаправляется запрос «Народная расправа». На эту тему нужна отдельная статья … Википедия
Русский политический деятель. Род. в 1848 г., учился в Технологич. институте в Петербурге, потом в Петровской академии в Москве, курса не кончил; в 1873 г. поступил в кружок чайковцев (см.) и стал вести революционную пропаганду среди рабочих; в… … Большая биографическая энциклопедия
Для суждения дел о государственных преступлениях и противозаконных сообществах (ОППС), учреждено 7 июня 1872 в связи с недовольством императора Александра II приговором Петербургской судебной палаты по «процессу нечаевцев» (См. Процесс… …
Петр Никитич , русский революционер, идеолог якобинского направления в народничестве (См. Народничество), литературный критик и публицист.… … Большая советская энциклопедия
